Показательно, что, побывав на концертах, прошедших в рамках фестиваля имени М.Ростроповича, проходившего в декабре 2012 года в Баку, а затем, посмотрев по местному телевизионному каналу «Мэдэниет» («Культура») видеозапись этих концертов, одна студентка-композитор поделилась со мной таким наблюдением: «В филармонии не до этого было, потому что собственно музыку слушала, а вот когда по телевизору крупным планом оркестрантов показывали, знаете, что я заметила? Когда у кого-то из зарубежных оркестрантов в партии пауза, он как бы продолжает «жить» в музыке; видно, например, что вслушивается, «про себя» пропевает то, что продолжает звучать, а у наших оркестрантов – при том, что играют очень технично, профессионально лица отключенные, совсем «не затронутые» музыкой». Не случайно один из выдающихся современных российских композиторов, Владимир Мартынов, в 2008 году заметил по поводу существующей, по-видимому, не только у нас, проблемной ситуации в этом отношении: «Когда я учился в консерватории, я пришел к выводу, что там не учат, что такое музыка. В принципе, это так и остается» 29. Потому что фактически совершенно забыто, что для подлинно глубокого, творческого познания музыки развитие эмоционально-духовного потенциала в процессе музыкального образования не менее, а даже более важно, чем развитие интеллектуальных способностей и технических навыков. Ибо подлинно действенное, творческое понимание самого существа музыки возможно, лишь когда «музыка ассимилируется в индивидуальном опыте и проживается как реальность. При такой установке она перестает служить объектом, противостоящим субъекту, но становится тем, что происходит со слушателем (курсив везде мой – Р.С.). Такой контакт с музыкой возникает только тогда, когда она становится его реальностью, когда, оставив суждения, он теряет в ней свое «я», отождествляется с ней […]»30.
Но здесь, конечно, надо признать, существует еще проблема общего характера. В современном мире, где царит рассудочное отношение ко всему, где материальное благосостояние, вычисления, суждения и умозаключения ценятся выше любви и духовности, человек совершенно отучился, отвык даже на время терять свое эго, свое «я». Всё, что есть в человеке творческого, низводится до производства предметов товарной ценности и современный «рыночный человек» (выражение Э.Фромма) настолько привязался ко всему материальному, внешнему, формальному, что забыл о своем внутреннем мире, о том, что «онтологически человек – не вещь, но путь, не имеющий конца (курсив мой – Р.С.)» 31. Даже люди так называемых творческих профессий (ибо и это определение начинает терять свой подлинный смысл) настолько глубоко погружены в мир рассудочной, расчетливой прозы существования, что великая поэзия переживания духом опыта жизни начисто исчезла из их жизни; осталось лишь стремление к удовлетворению личных потребностей и утверждению собственной значимости. А подлинная музыка, религия, любовь – не способны удовлетворять личностные запросы, они как раз из другой области существования и по своей природе являются «тройственным выражением одного и того же чувства – стремления выйти за пределы своей личности, обуревающего всякую благородную душу» 32. Потому что подлинная любовь заключается в удалении себя из своего сознания и помещении в него любимого человека. Именно это означают слова Меджнуна о том, что он «потерял себя», что он лишь тень Лейли; что теперь «нет уже «я» и «ты» 33, и в словах шекспировского Ромео заключен тот же смысл: «Я потерял себя и я не тут. Ромео нет, Ромео не найдут» 34. То же самое говорят религиозные мистики: когда ты помнишь себя, ты забываешь Бога; когда ты забываешь себя, ты помнишь Бога. И точно так же, когда человек не просто исполняет или слушает музыку, а «вживается» в нее, внезапно он словно исчезает: он так поглощен, так наполнен музыкой, что становится с ней единым целым. Он выходит за пределы того, что «прижимает» его к земле, заставляет помнить о себе как о существе, способном осознавать лишь время, пространство, плоть и лишь те чувства, мысли и объекты, которые плоть может воспринять. Ибо в этих пределах познания все, относящееся к подлинной культуре: духовное, индивидуальное, творческое теряет смысл, и целью становятся ценности цивилизации: бездуховность, массовость, производительность; а смыслом восприятия музыки простое наслаждение гармонично выстроенной композицией, пусть даже художественное. Если случается вдруг момент глубокой гармонии с гениальной музыкой, то в это суженное, ограниченное рассудочной «памятью о себе» сознание человека проникает что-то неизмеримо более глубокое, великое, возвышенное. Вызывая в человеке духовные переживания, которые ему как бы не нужны с точки зрения здравого смысла, музыка «поднимает» человека над землей, дает проблеск понимания собственной бесконечности. Так французский композитор Лесюэр, впервые услышав Пятую симфонию Бетховена, на вопрос своего ученика Гектора Берлиоза: «Ну, как, маэстро?», отвечал: – «Уф! Я ухожу, мне не хватает воздуха! Это неслыханно! Это чудесно! Это меня так взволновало, растревожило, потрясло, что, когда, выходя из ложи, я захотел надеть шляпу, мне подумалось, что я не смогу найти своей головы». Впрочем, на другой день, придя в себя, старый маэстро высказался уже с позиций ограниченного способностями плоти здравого смысла: «Но все равно, сказал он, не следует сочинять слишком много такой музыки». На что Берлиоз ответил: «Не тревожьтесь, маэстро, такой музыки много и не сочинят» 35. И действительно, великая музыка – большая редкость в том сером обществе, которое ценит не творчество, а производительность. А к производительности способна любая бездарность, стоит лишь ознакомиться с существующими в данной области на данный период правилами, ведущими тенденциями и освоить соответствующий навык. Поэтому и в музыке, и в науке о музыке, пользуясь выражением Н.Бердяева, активизируется «воля к бездарности» и растет «инфляция ученых степеней и званий».
Поскольку доказано, что мы живем во вселенной, в которой сознание физика влияет на характер движения элементарной частицы, позиция доктора влияет на состояние больного и даже здорового человека, сознание экспериментатора влияет на работу прибора, а все мыслимое, изображаемое, выражаемое способно воплотиться в физическую реальность, ни один предмет изучения не может быть отделен от самого исследователя. И при осознании, что в этой вселенной все существующее находится в непрерывном континууме, непрерывном взаимодействии на всех уровнях, прежний объективный подход ученого к любым явлениям невозможен, а особенно к явлениям духовного порядка. Стремление же исследовать музыку только как объект, анализируя ее композиционные структуры, обнаруживая универсальные схемы формирования смыслов в музыкальных произведениях, множественные связи и взаимодействия музыки с другими объектами и явлениями внешнего мира и фактически игнорируя при этом свой собственный внутренний мир вообще бессмысленно, ибо высшая цель музыки воздействие именно на этот внутренний мир. Проблема в том, что наука явно «застряла» на уровне количественного накопления объективных знаний о технологии музыкального искусства, околомузыкальных связей, что приводит к «неадекватному, лживому в самом корне» (выражение В.В.Медушевского) пониманию существа музыки, сужению ее до интеллектуально познаваемого феномена. Поэтому все исследования и рассуждения ученых в отношении структур, содержания, смысла музыки и т.п., сколь бы логичными, глубокими, разноаспектными и, безусловно, интересными они ни были, напоминают старую притчу о том, как некий священник вызывал восторг всей паствы своими воскресными проповедями. Они изобиловали поучительными фактами из жизни, множеством цитат из священных писаний, философских, литературных трудов и даже ссылками на последние научные открытия, а само изложение было безупречно логичным, убедительным и красноречивым. Однако проходили годы, а прихожане не менялись в лучшую сторону, поэтому после очередной проповеди священник спросил, понимают ли они вообще смысл его речей. Один из прихожан объяснил, что рассудком-то они прекрасно понимают смысл всех его проповедей, но, насколько они могли заметить, сам священник нисколько не изменился после чтения всех своих замечательных проповедей, как же он может ожидать каких-либо перемен в тех, кто их слушает?
В принципе, с помощью одного рассудочного понимания, то есть, одного знания без осознания вообще ничто не может измениться во внутреннем мире человека и, как следствие, разумеется, в его жизни тоже. Изменения возможны лишь при подлинном переживании и вопрос в том, каким образом связать профессиональные знания о музыке с глубоким, экзистенциальным переживанием реальности, создаваемой музыкой, чтобы выйти на тот более высокий уровень ее познания, который изменяет внутренний мир самого познающего, дает рост его душе. Потому что именно это и является высшей, последней целью, как великой музыки, так и подлинной науки о музыке. Неслучайно же выдающиеся музыковеды, ученые с конца XX века начали признавать, что музыка – это явление бесконечное, способное открыть нечто новое в области духа36, что «музыка – молитва, музыка медитация» 37. И что «музыка – это не то, что звучит, а куда выводит это звучание – к порядку космическому или сакральному» 38, что в музыке как искусстве интонирования, и во всей истории мелодики, в частности, воплощен один принцип преодоления, «одна идея – оторваться от земли» 39. И заговорили о музыкознании как об искусстве интерпретации40, о том, что во многом интерпретация музыкального произведения – это «не вопрос техники, а анализ духовных состояний» 41, и поставили задачи духовно-нравственного анализа музыки42.… Стремясь перевести музыковедение во всех его теоретических и исторических разделах на истинный язык сердца, писал В.В.Медушевский, «мы ни на гран не отступаем от критериев научности. Напротив! Субъективизм, которым пугает истинную науку серая полунаука, свойствен именно ее мнимому объективизму. Ибо факты, из которых слагается жизнь и музыка, не мертвые факты, а живые, так или иначе определяющие себя по отношению к смыслу жизни» 43. И исследования музыки как самого духовного из искусств, должны подводить именно к этому высшему уровню познания. В этом, на мой взгляд, состоит «ориентирующая функция» (выражение В.Медушевского) науки о музыке, в этом ее высшая, последняя цель.
29.Мартынов В.: «Сейчас невозможно решать узко цеховые вопросы»//Музыкальная академия. 2008. №2. с.1.
30.Орлов Г.А. Древо музыки. СПб.: Композитор. Санкт-Петербург, 2005.с. 364-366.
31.Медушевский В. Музыка вживания//Musiqi dunyasi. 2001. №1-2.с.45.
32.см. об этом: Бальзак О. Герцогиня де Ланже//Музыкальная эстетика Франции. М., 1974. с.188.
33.Низами. Лейли и Меджнун. //Низами. Пять поэм. М., 1968. c.2, с.350.
34.Шекспир В. Ромео и Джульетта//Шекспир В.Трагедии. Сонеты. М., 1968. c.33.
35.Теодор-Валенси. Берлиоз. М., 1969. с.46.
36.см. об этом: Арановский М. О путях исследований//Musiqi dunyasi. 2001. №3-4/9.с.35.
37.Райскин И. Симфонии общей судьбы//Музыкальная академия. 2006. №3.с.96.
38.Мартынов В.: «Сейчас невозможно решать узко цеховые вопросы»//Музыкальная академия. 2008. №2. с.1.
39.Земцовский И. Апология слуха. Музыкальная академия. 2002. №1. с.10.
40.Назайкинский Е.В. Музыкознание как искусство интерпретации. Интервью с А.Амраховой//Musiqi dunyasi. 2003. №1.с.127.
41.Медушевский В. Музыка вживания//Musiqi dunyasi. 2001. №1-2.с.45
42.Медушевский В. Не только о музыке. Интервью с А.Амраховой//Musiqi dunyasi. 2001. № 1-2.
43.http://www.muzlitra.ru/muzyikoterapiya/duhovno-nravstvennyiy-analiz-muzyiki-medushevskiy-v.-v-2.html).
